Пенхежевский опознал -
Тот агент, который ночью
Брал его и, как нарочно,
Здесь с биноклем наблюдал.
Сам же он не принимал
Непосредственно участья -
С минометною лишь частью -
В том трагическом бою,
Так как рану он свою
Получил к утру, недавно,
От того же волкодава,
Что зовется Серый Волк,
Иль Сергей, еще он мог
Девять кличек перечислить
Волкодава,
- Его числят
В русском рейтинге - восьмым.
Это было. Он вторым
Показал себя сегодня,
Коль не первым. Эта бойня
Есть победа наша. Ах!
Не понять вам. Взял аллах,
Говоря по ихней вере,
А по нашей, самой верной, -
Дьявол или сатана
Его жизнь, и я сполна,
Пенхежевский, натерпелся,
Когда ночью пригляделся,
Только Серого узнал,
Я качнулся, и попал
Нож в трапецию, немного
Сантиметров, слава богу,
У него я отыграл.
Как я дальше не пропал? -
Удержался от соблазна
Попытаться его сразу
С автомата замочить -
Черт те что могло бы быть.
Это же дьяволиада.
Испытаний мне не надо.
Слава богу, не пришлось!
Слава богу - обошлось!
Я не просто, знайте, полек,
Я есть ревностный католик.
И за это, знаю я,
Бог хранит от них меня.
Идиоты коммунисты
Не за то, что атеисты -
Что не верят в Сатану.
Слава богу, их страну,
Как они нас ни просили,
Их проклятую Россию
Мы покинули вполне -
Сатана на сатане.
Я уже на курсе третьем
Его - дьявола - приметил,
И теперь сомнений нет,
Что ушел он на тот свет.
Что? Какие тут сомненья?
На том свете, без сомненья!
Я, как только опознал,
Лишь его и накрывал.
Ваше понял я заданье:
Да, прямое попаданье.
Мина, вздыбилась земля -
Это видел точно я.
Описанье не богато?

На спине он нес комбата,
А вернее - с ним бежал,
Прямо в вилку и попал.
Почему сказал я мало?
Их же в клочья разорвало,
Не осталось ничего.
Что же надо вам еще?

Замечательным вопросом
Ограничу я допроса
Это воспроизведенье.
- Но явИтся привиденье,-

Колоссовский заявил,
Показанья подтвердил
Казимира все о Сером,-
Пенхежевского же нервы
Совершенно ни при чем.
Убедитесь сами в том,
Как столкнетесь с привиденьем.
Никакие не виденья,
Голый факт - он факт и есть.
Чертовщины там не счесть:
Там смешался с кудесами
И волхвами, и жрецами
Род воинственных князей.
Это все. Своих друзей
В показаниях и сводках,
А тем более - в наводках
Никогда не предаю,
Как и Родину свою.
Почему? Сказать я смею.
Потому что!
Честь имею.
Колоссовский Сигизмунд.

Все. На несколько минут
Задержу твое вниманье,
Мой Читатель. Показанье
Или просто вывод свой
Все еще пока живой
Дать тебе хочу о ляхах,
Иль по-нашему - поляках.

Их бывает только два:
Пень, сто семьдесят едва
И нередко - даже ниже,
Очень шустрый и подвижный
И контактный, интриган,
Явный рыночник он. Пан -
Любит так он называться.
А второй - Колосс. Он, братцы,
Метр восемьдесят пять -
До сто девяносто пять.
Это шляхтич. Он костистый.
И достаточно плечистый.
И открытое лицо.
И достоинство. Да что -
Рокоссовского кто знает,
Тот везде его узнает,
Обаяние проймет,
И он женщин тех поймет,
Что мужей своих бросают,
Только взгляд его поймают
(Отвечаю за свою).
Колоссовского люблю
И к тому же - уважаю,
Почему - и сам не знаю,
Как и бедный мой герой.
Общий вывод мой такой.

Польки ж делятся неясно.
Величавый и прекрасный
Тип блондинки в Польше есть,
Их достоинств нам не счесть.
Но подробностей не надо:
Как Тышкевич есть, Беата
(Все мы знаем про нее),
Этим сказано вам все.
А второй тип - худощавый:
Невысоки и прыщавы
Они в юности, притом
Озабочены потом.
Если были моряками,
Вы им пользовались сами.
Но мечтали вы, друзья,
О Беате, как и я.

До чего простое дело:
Дама сердца, дамы тела.

Space||URSS|Prison-Пленный

Хирург
"Дамой сердца" и была
Пенхежевского ОНА,
Главхирург там, Каталина.
Звали ее Катерина
Кто из русских там служил,
А фактически кто был
Украинцы-западенцы
(Пофашистее, чем немцы),
Два десятка "мусульман"
Из соседних с нами стран,
Диссиденты - два еврея,
Пара тех, что вместе с нею
Режут у своих столов
В напряженный день. Таков
Был сегодняшний, конечно.

Все тянулся бесконечно
Сильно раненых поток.
Вот уж слабый ручеек
По столам стал разливаться.
Катерина собираться
К окончанью начала,
Но увидела она,
Что четыре исламиста
Осторожно, но и быстро
На носилках к ней несут
То, что именуют тут
Безнадежным совершенно.
Говорить же откровенно,
Что тащили его зря,
И не то чтобы нельзя:
Что несли они напрасно,
Говорить всегда опасно
Мусульманин если жив -
Враз хватались за ножи.
Никакой хоть нет надежды,
Обращаться надо нежно.
Так и сделала она,
Раз свободная - одна.
Разрезая ставшей узкой
Форму, удивилась:
- Русский?
- Нет. Оттуда. Наш. Ислам.
- Это уж виднее вам
(Знала, как определили
И при этом что творили,
Но поделать что могла?
Возмущалась хоть она).
Левый бок был разворочен.
Попытаться что ли почку
Из лохмотьев снова сшить? -
Благо, некуда спешить,
Сумасшедший день закончен.
А курить хотелось очень.
- Приготовь! - она сестре
Приказала. Во дворе

И наелась, и напилась,
И под теплым уложилась,
Но не шел чего-то сон,
Все мерещился ей он,
Все его она сшивала
И чего-то забывала.
И ее прошибло вдруг -
Был какой-то, был там круг,
Он никак не замыкался,
И куда-то проливался
Ей неведомый поток.
И, уставясь в потолок,
Как бы видела, как сила
С ним куда-то уходила.
Как подбросила кровать
Ее кверху - и бежать,
Как спала - совсем раздетой
(Потому что было лето),
Лишь накинув кой-чего.
Прибежала и его
Вдруг поглаживать по коже
Начала. Еще моложе
Показался Кате он.
Вдруг его раздался стон,
И внезапно пробежала
По нему волна. Не знала
Катя, что же за волна,
Но почуяла она,
Что упало напряженье,
И какое-то движенье
Затихало. Снова он
Испустил протяжный стон,
Очевидно, умирая.
И, зачем - сама не зная,
Приложила руку вдруг
К шву и чует: слабый круг
Сквозь ладонь ее замкнулся
И как будто колыхнулся.
Вновь раздался слабый стон.
Был какой-то новый он,
Что-то будто оживало.

И она не отнимала
Уж до самого утра
Свою руку. Вот "Пора!" -
Как бы кто-то смог сказать ей
И наверно подсказать ей -
Надо двигать этот круг.
Появился некий Друг,
Не понятно, что случилось -
Или чувство появилось
Вроде бы проводника?
И сама собой рука
Передвинулась по телу,
Как себе она хотела -
Куда надо подходить
И где надо покрутить
Осторожными кругами
И как будто они сами
На себе ее вели
И как будто бы плели
То ли свитер, то ль кольчугу.
И, доверившися Другу,
Подчинилася она.
Вскоре нечто вроде сна
Понемногу охватило,
Только чувствовала силу,
Появившуюся вновь
Под рукою и любовь
Непонятную, к чему-то.

В полной мере было утро,
Шевеление людей.
И склонившихся над ней
Двух евреев она зрила,
Ничего не говорила,
Ровно гладила живот.
Что-то влили они в рот
В меру теплое, родное -
Молоко. Ага. Парное.
Вел ее рукою Друг,
И она сморилась вдруг -
Рядом с ним полулежала,
Так же гладить продолжала.

Brother love||Cheri Cheri Lady - Леди

Ты прекрасна
Как-то Катю навестил
Казимир, набравшись сил,
А верней - набравшись духа.
Он не пользовался слухом -
С кем была и с кем спала:
Кто красавицей слыла,
Иль хотя б такой считалась,
Им всегда сопровождалась,
Слухом то есть. Но он знал,
Так как злоупотреблял
Он служебным положеньем
В контрразведке и движенье
Все отслеживал ее.
Даже нижнее белье
Знал - какое покупала.
А она о том не знала,
Что влюблен он - ничего,
Что измучило его,
Даже где-то опустило,
Но чрезмерно заострило
Чувства и природный ум.
Ум растет ведь не от дум,
Иль приобретенных знаний -
А от горестных страданий.
Казимир их отхватил
Много выше своих сил,
Что бывали в его теле,
И держался еле-еле,
Потому что, бедный, он
В Катерину был влюблен
С юных лет и тайно очень.
Знал: она его не хочет.
Не спросил, а просто знал
И отчаянно страдал.
А она о том не знала
И подарки принимала
Как от друга своего
И любила ведь его,
Будто брата, очень нежно.

Почему же безнадежно
Вился рядом Казимир?
Может потому, что мир
Катин был мужской иль близкий
К этому, и альпинисткой
Ведь недаром же она
Со студенчества была?
Не шаталась по базарам.
Воевать пошла недаром.
А крушила мужиков -
Нет, по-женски, будь здоров
Сокрушала, в самом деле:
Выживали еле-еле...
А бывал - и суицид.
Пусть же Катю бог простит.
В первый раз когда узнала,
Беспощадно проклинала
Безучастную себя
И клялася, не любя,
Дать страдальцу свое тело.
Но поскольку ее дело -
Хирургия - было все,
То не видела ее,
Ту любовь, что вновь встречалась.
Катерина оставалась
Безучастной снова к ней,
К страсти их, сказать точней.
Как же быть? Ну в самом деле -
Не повесить же на теле
Объявленье, иль что там:
"Коль страдаешь, я отдам
Все его и без обиды".
Одолели суициды.

Не терпела Катя зла,
Хотя русской не была,
А была, конечно, полькой.
Шовинист я? Нет, ни сколько
[Я не русский шовинист,
Не советский коммунист -
Натуральный я татарин,
Иль рутар-монгол-булгарин,
А по русской по родне,
По прапрадеду, во мне
Угрофины пребывали
Севера, не замерзали
Мои дядьки потому
(Магадан и Колыму,
Беломор-то уж подавно
Обустраивали славно.)]
У русалок только ведь
И водилось - ПОЖАЛЕТЬ
Покоренного страдальца:
И спасти его, отдаться
(А русалками - так я,
Уважая и любя,
Русских женщин называю.
Нынче их я не встречаю -
Все садистки больше, знать,
На Москве: поистязать,
Униженьем наслаждаться,
На глазах почти отдаться
Первовстречному козлу,
Криминалу, в общем - злу,
Что с русалками, вестимо,
Нет, никак не совместимо).

Катерину полюбил
Он, когда курсантом был.
Как по городу таскался,
С ней случайно повстречался,
Пребываючи в тоске
Одиночества в Москве.
А она была в компаньи,
Окруженная вниманьем
Кавалеров и пажей,
Что всегда служили ей
И толпою окружали
Что там где-то на Урале,
Что в Мадриде, черт возьми,
Да хоть на краю Земли,
Или где-нибудь поближе -
В Петербурге и в Париже.
Да не точно я сказал -
Одиночным наповал
Уложила его ловко,
Будто снайперской винтовкой,
Одним взглядом, так сказать.
Как себя ей показать?
Рядом други и подруги,
Ни одной живой бандюги
Не явилось, как назло.
Словом, вдруг не повезло.
Козырное его свойство -
Несомненное геройство,
И бандюгу б он скрутил.
У него хватило б сил,
Техники, да и сноровки -
Были ж, были тренировки,
Хоть не тянет он пока
Против Серого Волка,
Против длинного Колосса.
Главное же - его роста
Нехватает для нее.
Чем же покорить ее?

Казимир был, в общем, умный,
Компанейски остроумный,
Но язык как проглотил,
Шевельнуть - не стало сил.
У курсанта что за доля?
И все дни, когда на воле,
Он, лишаясь сна и сил,
Однозначно проводил,
Во втором дежуря Меде,
И ловил, когда приедет
На занятия она,
Отошедши ото сна.
Дураком хотя он не был,
Возносил ее до неба
Иль на королевский трон,
Потому что был влюблен.
Много лет так продолжалось
И совсем не изменялось.
Вот свидетельство, оно -
К другу старое письмо
(Не знаком был Колоссовский
С Каталиною Полонски).

Из письма Казимира:
Ну почему я не сказал ей сразу,
Как только понял, что ее люблю?!
И не поцеловал ее ни разу.
И проклял трусость жалкую свою.

Я был сперва хотя бы интересный -
Оскучили прошедшие года.
Она ж была красавицей-принцессой
И стала королевой навсегда.

С чем подойти посмеешь к королеве
И как, к богине, обратишься к ней?
Я проза - необыкновенной деве
И с каждым годом для нее скучней.

Зря усмирил свое я нетерпенье
И случай стал для подвига я ждать.
Я упустил любовное мгновенье,
Осталось лишь - на Бога уповать.


Скажем прямо: все же Бог
Казимиру не помог.

Он в любви, как вы признали,
Не был, нет, оригинален.
Красным сердце рисовал,
А потом его пронзал
Он зеленою стрелою
(Есть сомнение, не скрою:
Иль стрелою, иль копьем).
Тайный знак он видел в том
(А она о том не знала?):
Оба их инициала
Совпадали. Он писал
Их везде и рисовал
Он под ними узел синий (?)
И слегка, конечно, стильный
(Только, полагаю я, -
То не узел, а петля,
Мертвая она к тому же,
Предназначена для мужа,
У меня сомнений нет),
Взяв с коробки от конфет
(Русских вкусных шоколадных,
Между прочим это, ладно).

Угадал я, так и есть -
Пробовал он в петлю лезть,
Неудачно: как нарочно
Сигизмунд явился точно
В тот решительный момент,
Когда шаткий табурет
Пенхежевского ногою
Был отброшен. Но судьбою
В эти несколько секунд
Был подослан Сигизмунд.
Говорю я так не просто -
Он был именно подослан:
Двух еще он вынимал,
Восемь на реке спасал,
На воде, сказать точнее:
В море тоже. Не сумею
Даже и пересчитать -
Сколько довелось спасать
От бандитов, хулиганов,
Защищать от всяких хамов.
В общем, я бы так сказал:
Сигизмунд всегда спасал,
Принимал всегда участье
В человеческом несчастьи
На Земле и на Воде
(И не сплоховал нигде).
Да ведь что хотел сказать я?
Не Судьба ли это, братья?

Казимира не бросал
Он и далее спасал:
От любви, как всякий знает,
Только водка и спасает
(И понятно, почему
Объявили ей войну
Прямо всем сказал бы я бы
Эти гомики и бабы,
Эти Майклы и Бобы -
Чтоб мы были их рабы)
И столичной русской водкой
Откачал, сводил к молодкам.
Хоть немного отлегло -
Все равно не помогло.

Грянула командировка.
Оставлять было неловко,
Если честно - то нельзя.
Помогли тогда друзья,
Были в НАТО - попросили,
Оставались и в России.
И туда, на край Земли
Отвезли их корабли.
Вот - бывает так на свете:
Их Сергей в МурмАнске встретил
И отвез в Североморск.
Пенхежевский словно воск
После качки был бесформен.
Там Волка обмыли орден,
Две недели дился пир.
Хоть опился Казимир,
Разрывалось его сердце,
И не удавалось средство
От отчаянья найти.

Как-то к базе на пути
На молу они застряли,
Над водою простояли
Молча несколько часов.
Диалог их был таков,
Отрешенных двух от мира -
Моря с паном Казимиром:

Диалог - Что ты здесь, поляк, нашел?
Казимира с Иль тебе нехорошо?
Баренцевым
морем: - Море, так тебя просили ли
Укачать волною литой?
Я могучий, обессиленный,
Выручай меня, я ведь твой.
Все качается и качается, и покачивается вода
- Все случается, все случается, все случается
иногда.
- Ну хотя бы шепни еле-еле,
Если все еще не ожилО,
Свое Слово. На самом деле
Мне отчаянно тяжело.
Все качается и качается, и покачивается вода
- Не отчаиваться, не отчаиваться, не отчаиваться
никогда!

Так остаток дня прошел.
Катер наконец пришел
И отправился (не сразу)
Куда надо им - на базу
(В общем, крупно повезло).
И вот - как рукой сняло
Все отчаянье, страданье.
Уж не требовал вниманья
Воскрешенный Казимир,
Снова был прекрасен мир -
Лед, залив и солнце. Впрочем,
Где оно полярной ночью?
Где ты, наш прекрасный свет?
Его не было и нет.
Ну, прекрасны были сопки,
Восхитительны красотки
(Гастролерши в сорок лет
Без особенных примет).
А сиянье? - Не напрасно
Он был здесь. И жизнь прекрасна,
Лучше ничего и нет!

Подтверждаю. Много лет
Крайний Север был мне домом.
Думаю, остался Томом
Он доволен, как им я.
Север, мы одна семья!

Нас к себе Володя-штурман
После яростного штурма
Потерявших много сил
На Буркова пригласил.
Может быть они не знали -
Как они обогревали
Леденевшего меня -
Вали Куровой семья,
Нашей Северной Богини!
Не смущало мое имя
И татарский облик мой -
Приходил к себе домой,
И встречало нас сиянье
Красоты ее, вниманья
Согревала нас волна.
Белый Ангел, ты? ОНА!

Море, мы с тобой дружили.
Как же счастливы мы были! -
Вижу ясно я отсель.
Ты прекрасна, колыбель!

Кощунственный сон
Пару раз пришел в сознанье,
Но собрать свое вниманье
Он как следует не мог.
Видел белый потолок,
Ниже - белые халаты,
Лица будто бы из ваты
Под пшеничною копной.
Что случилося со мной?-
Шевельнулся он невольно.
В пояснице стало больно,
А потом - по животу.
Вдруг он вспомнил мину ту,
Что их вилкой накрывала -
Неужели же попала? -
Ведь не может миномет
Точка в точку. А в полет
Под мосток пошел он рано.
Почему же эта рана?
Надо выспросить ребят.
- Он живой?, живой комбат?
Отвечайте бога ради!
Вспомнил, как рвануло сзади
В трех прыжках или в пяти -
От такого не уйти,
Но с крючка сорваться можно.
И рывком, неосторожно
Бросился вниз головой
Он с мостка.
- Живой, живой!-
Женский голос успокоил.
Он окликнул его: "Коля!" -
Громко. Силы потерял
И ответ не услыхал:
Стали серыми халаты,
Стало тело вроде ваты,
Закачалася земля,
Или качка корабля,
Как пять лет назад бывало,
Его плавно укачала
В длинный вялый странный сон.

Space||Magic Fly|1/2-
Волшебный полет

Вот в горах очнулся он.
Он один и нет комбата.
Снег над ним, а не халаты.
Где-то среди острых скал
Видно раненый лежал
Волкодав совсем бессильный
В снежно-каменной могиле.
В леднике был сделан сруб.
В головах был ледоруб
Воткнут слабо и качался,
Через клюв свисал, болтался -
Разглядеть не мог никак -
Иль репшнур или темляк
Окровавленный, а выше
Плыли белые бесслышно
Вертолеты. Облака?
Не видать. Издалека
Постепенно приближался,
Все сильнее прояснялся
Журавлиный (?) караван.
Но не столько из-за ран
И не от упадка силы
Встать нельзя, а придавила
Груда сложенных камней
И скала, что там над ней,
Над могилой, нависала.
Наверху ее стояла
Дева дивной красоты,
Серебряся в небе. Ты,
Покровитель всего рода
И булгарского народа,
Белый Ангел? И крыло
Колыхнулося - оно
Равновесие держало
На краю, иль отвечала
Так она ему, как знать?
Руку к ней он смог поднять,
Умоляя о спасеньи,
И в ответ - ее движенье
Очень плавное руки
Вверх. И, делая круги,
Журавли пошли снижаться.
Когда стали приближаться,
Засверкали журавли -
Позолотой. У земли
Разглядел: они - девицы.
Изумительные лица,
Брови, волосы - черны,
Вообще они смуглы,
Полногрудые девченки.
Лебедины руки тонки,
Да откуда сила в них,
Что хватило б на двоих
Мужиков? Они снижались,
Камни будто отрывались
От могилы, липли к ним
В невесомости. Двоим
Удалось без напряженья,
Без какого промедленья -
Да всего минут за пять
Эти камни раскидать.
А потом его подняли
И ей в руки передали,
Как младенца. Ничего
Не сказав, она его,
Как ребенка, покачала
И к груди своей прижала,
Со своей скалы снялась
И бесшумно понеслась
Пулей. Сдвоенное тело
Моментально пролетело,
Не снижаясь, мимо скал,
Только воздух засвистал
У него в ушах, баюкал,
Но не долго. Словно куклу,
Пробудивши ото сна,
На одной руке она
В вертикаль перевернула
И второй руки коснула,
И поставила на стол,
Или может быть - на пол.
Нет - на землю каменисту.
Все случилось очень быстро.
Машинально он спросил:
"Где мы?" И избыток сил
Вдруг почувствовал обычный.

Все здесь было непривычно.
Но она молчала. Вдруг
Улыбнулась. Он вокруг
Огляделся. Было пусто.
Деревца росли не густо
И не рощей, а одни,
Очень странные они.
С солнцем тоже что-то стало -
Необычно так сверкало.
Догадался: "Это юг?"
И она кивнула вдруг.
Знать, по-русски понимает?
Головой она качает,
Не спуская глаз с него.
Мысли все она его
Чтоль читает? Она плавно
Закивала. "Это славно",-
Лишь подумать он успел,
Как невольно покраснел,
Потому что его мысли
Непотребно понеслися -
Ведь стояла красота,
Неземная пусть, не та,
Что была ему привычна -
Все в ней было необычно,
А обычной - только грудь.
Захотелося взглянуть.
Испугался он хотенья,
Но она одним движеньем
Показала всю ее -
Не случилось ничего.
То есть как всегда случилось:
Сердце вдруг заколотилось,
Нагоняя кровь в трубу,
Что решило их судьбу.

Почему же все считают:
Не ОНА, а ОН летает?
В том - мужской эгоцентризм,
Не сказать если - расизм.
А она хотя молчала,
Чем-то явно облучала,
Как он чувствовал, его,
Обдавая им всего
(Магнетизм? Или еще мы
Знаем только феромоны),
Явно требуя любви:
Позови же, позови!
Околдуй, внуши кудесно,
Дай обман, дурман прелестный;
В снежно-каменном гробу
Ты лежал, мою судьбу,
Значит, ты понять сумеешь
И - мой холод одолеешь,
Разожги во мне костер!
Руки он (ОНА) простер.
Женского призыва сила
Вся его заполонила
И накрыла их волной.
Словно вскрикнув: "Что со мной?",
На колени она пала,
Вся в комочке, простирала
К нему руки по камням.
Он ее коснулся. "Там,
Все у них - не как считали
Все мы: ангелы страдали -
Одинокие они,
Без любви текут их дни,
Дни и ночи - бесконечно.
Я возьму тебя, конечно",-
Сразу так подумал он.

Я вмешаюсь в этот сон -
Евразийский он, признаться:
То не секс, разврат и ^ ,
Надо было б все равно
Объясниться уж давно
С русскими. Иное свойство
У татар, жизнеустройство:
Поле надо засевать,
Хлеб не должен пропадать,
И кормить должны скотину
Сеном каждую мы зиму,
А траве вода нужна,
И с мужчиной жить должна
Женщина. Раз не хватает
Всем мужчин, как то бывает,
В основном, из-за войны,
То помочь должны им мы.
И не то, чтобы подруге
Сексуальные услуги
Предоставить - вот и все.
Это, это - ничего
Из нужды не покрывает.
Может кто не понимает
Среди жителей Земли
(Что ж любовниц завели?)?
Нету слов - большое дело,
Успокоилось чтоб тело -
Это требует и вша.
Надо, чтобы и душа
Одинокой не страдала.
Многоженство и бывало,
В основном, из-за того.
Ликвидировав его,
Что бы там ни говорили,-
Одиночество дарили.

Ангел, дева ты и есть,
Та, "теряющая честь",
Что программу исполняет
Смысла жизни, хоть не знает,
Ей никто не говорит,
Что бессмертие дарит
И тебе, твоему роду,
Племени, всему народу,
И теряющая честь -
Только ты богиня есть,
Потому и неземною
Наделил Бог красотою.

Пусть всесильные они,
Ангелы, но жизни дни,
Дни и ночи - бесконечны,
Одиночество, конечно,
Бесконечно. Нет детей.
Ангел - женщина, уж ей
От того не то, что грустно -
Мир огромен их и пуст он.
Космос - их. И пусто в нем,
Если пара не вдвоем,
А рассеяна по свету.
Он решил проблему эту
Так, как он всегда решал,
То есть женщин как спасал
От тоски и от депрессий -
Отдаваяся, он, весь им
И беря их до конца.
И, не зрев ее лица,
Совершил под древом Джошным
Что казалось невозможным.

Понимать не надо так,
Будто древо было - знак
Чуть фаллический, по Фрейду
(Я в него никак не въеду,
Кстати, Фрейд ведь - Сигизмунд
(По-австрийскому - Зигмунд).
Это придает роману,
Отрицать того не стану -
Сигизмунд в романе есть,
Эротический подтекст).
Размышлять о том не станем.
И диагнозы не ставим.
Как все было - умолчим.
И по Фрейду ли врачи
Обсуждают состоянье
И свои итожат знанья?
Почетают ли его?
Не читают - ничего!
Эпикризы очень кратки -
Пара слов: симптом палатки.
Да, бывает он без жен.

Волкодав был поражен
Сразу же, придя в сознанье.
Мир был мутный, а вниманье
Его было помутней,
Но глаза его на НЕЙ,
На глазах ее застыли,
Что внимательно следили
За глазами за его.
Он не видел ничего,
Никакого измененья -
Это было продолженье
Непосредственное сна.
Белый Ангел, ты? ОНА!


Призраки
Появился жизни признак,
И явился вскоре призрак -
Раз нельзя сказать: живой.
Но я знала - это мой.
Кто же мой? Мой безнадежный.
Как прекрасен без одежды -
Хорошо зашила как!
Разве важно: "друг" иль "враг",
"Наш", "Не наш" - и это тоже
Все на правду не похоже.
Не похоже - "пациент"
И "ребенок" - тоже нет,
Хотя ближе всех - "ребенок",
Начиная от пеленок
И кончая... чем-то, чем?

[Да ответы знать зачем?
Только мы ответы знали
И которых обучали
Из евреев тоже мы,
Мы - аккадские волхвы.
Если б мы ей подсказали,
Что б с ней стало, мы не знали.
И возможно, что - коллапс,
Уверяем в этом вас.
А могло бы быть и хуже -
Ведь она родила мужа,
Если прямо посмотреть,
Окружала его смерть,
Окружающих косила,
Но его хранила сила
Самых древних Кадешей,
Был всегда он вместе с ней]

Тело жаждало движенья.
Темп его выздоровленья
Ненормален. Потрясал:
Третий день - уже вставал
И имел симптом палатки,
И когда его заплатки
Чуть поглаживала я,
Еле сдерживал себя.
Признаюсь я, что немало
Меня это взволновало,
Тоже сдерживать пришлось.
Пару раз ему допрос
Котрразведка приходила
Учинять. Я отводила
Их претензии. Предлог -
Медицинский: он не мог
Отвечать, мол, в коме, слабый.
Был последний очень наглый
И закончил он, сказав:
- Это первый волкодав
Всей России!
- Мне хоть кошка:
Я лечу его немножко.
Документами ООН
Потрясла. Заткнулся он.
Но обрадовалась рано.
Выхожу - в дверях охрана.


Флигель
Опасаясь за него,
Я упрятала его -
В дальний флигель поместила
И машину подкатила
Прямо в двери, как в гараж,
Загрузив в нее багаж:
Хирургию, кровь (немного)
И аптеку, на дорогу
Из одежды кой-чего.
Все, что надо для него.
Стража снова (два амбала)
У дверей его стояла.
Опасаясь, что убьют,
Стала ночевать я тут.
Два еврея это знали -
Никому не разболтали.
По ухмылкам поняла,
Что другие тут дела
Заподозрили евреи,
И, теперь сказать я смею,
Были отчасти правы.
Не теряла головы
Я тогда еще, но все же
(Потеряла уже позже)
Было видно им вполне -
Что копилося во мне.

Как во флигель перебрались,
Мы, конечно, не сдержались.
Что ж могла поделать я? -
Был один комплект белья.
После ран идет движенье
Соков жизни, напряженье
Колоссальное всегда.
Для сестер это - беда.
А для некоторых - счастье.
Избежать чтобы несчастий,
Я держала с неких пор
Безотказных трех сестер.
Хоть не то, чтоб ревновала,-
Их к нему не подпускала
И все делала сама,
Вот и вся моя вина.
Оказалась безотказной.
По причине, скажем, разной,
Если б кто бы правду знал:
Он меня околдовал,
Покорил он бесконечно,
Не во флигеле, конечно,
В нем финал, не превозмочь, -
В хирургическую ночь!



Сигизмунд Колоссовский (Колосс).

Не могло так долго длиться
И должно было случиться
Нечто. Вот оно пришло.